В этом старом многоэтажном доме его звали просто «дед». Те, кто знал его имя и фамилию, или умерли уже, или разъехались кто куда, а молодым, пожалуй, было неинтересно знакомиться с мрачноватым старцем, явно зажившимся на белом свете. Да и когда? У всех были свои заботы: работа, детсадики, беготня по магазинам. К тому же многие молодые семьи жили здесь временно, снимая квартиры…
А звали «деда» Василием. Часто можно было видеть старика сидящим на низенькой скамейке около дет-ской площадки. Ему нравилось наблюдать за ребятней, сооружающей в песочнице то крепости, то ракеты, то замки с башнями. В тот день в песочнице были одни мальчишки, их было трое. В сторонке стояла дев-чушка лет пяти с пластиковым ведерком и лопаткой, не решаясь подойти ближе. Наконец, и она стала делать куличики из песка. Мальчишки тут же налетели и размели песок перед девочкой. Она уже собиралась расплакаться, надув губы и поднеся кулачки к глазам, но услышала хрипловатый спокойный голос:
– А вот плакать не будем, ладно?
Девчушка медленно обернулась: на скамейке, опершись на палку, сидел очень старый дед: лохматый, непонятного цвета глаза, морщинистый лоб. «Такие деды бывают в сказках, – подумала малышка, – и этот, наверное, оттуда. В книжках таких рисуют, по телевизору показывают».
– Вот и умница, не надо плакать, ты уже большая и расти будешь быстро. Я – стареть, а ты – расти. А теперь скажи мне, как тебя зовут?
– Верочка, – выговорила девочка, осторожно разглядывая старика и удивляясь, почему он не знает ее имени – ведь только ее в этом доме зовут Верочкой.
– Будем знакомы. Я – Василий, ведь мы соседи. Дед Василий и Верочка – оба на «В», легко запомнить.
– Ва-си-лий…
– Правильно, умница! Поиграй в песочке, а я подремлю немножко на солнышке…
Верочка лепила из песка дом, всякую мебель и… маму, которая всякий раз получалась очень полной. Теплую радость чувствовала девочка – позади нее на скамейке сидел очень старый, очень тихий, очень не похожий на всех других людей дед Василий…
Жил старик один. Жена умерла десять лет назад, единственный сын погиб на афганской границе. Никого из соседей Василий не знал, старался никого не беспокоить. Сам ходил в магазин, выносил мусор, хлопотал на кухне. Вроде бы никому не мешал, много читал, много думал – времени на пенсии было достаточно. Одно огорчало Василия: много становилось автомобилей вокруг. Вот и в их дворе машин с каждым днем все больше. Облепили уже весь дом по периметру, заняли все проходы и проезды. Пробираешься к подъезду, как по лабиринту, оглядываясь – не наехала б какая, более проворная! За блеском стекол и водителей не видно, все на одно лицо…
Вплоть до пенсии шоферил Василий. Трижды погибал в автокатастрофах. Однажды в горах попал под скальную осыпь, машину покарежило, и кости ему переломало так, что едва собрал их, срастил молоденький очкарик-хирург. Выписывая Василия, он пошутил: «Ну, батя, извини, в другой раз без чертежей не возьмусь, носи при себе схему своего костяка…»
Много думает дед о том, о чем прежде не задумывался: вот машина одному – вроде бы удобство, а множеству – выхлопы, шум, через перекресток – бегом, по тротуару – с оглядкой…
Василий наблюдает за детьми. Верочка рядом с мальчишками чувствует себя уверенно – за спиной «ее» дед. И старику спокойно.
Он вспомнил жену свою, Катерину, заботливую хозяюшку, понимавшую его с полуслова… Сына, росшего в любви и внимании…
Верочка с родителями жила этажом выше. Осенью она пошла в детский сад, и дед заскучал, он ее теперь почти не видел. К тому же родители ее купили «Ладу», и теперь – на работу, в детсад, в магазин – только на машине.
Однажды в дверь к Василию позвонили. На пороге стоял отец Верочки Вячеслав. Старик видел, что гость не торопится уйти, пришел именно к нему. Пригласил выпить чаю. Уже за столом сосед заговорил:
– Я… по делу, Василий…
– Степаныч… – подсказал дед.
– Странно… Василий Степанович… Кого не спрошу в доме: дед и дед, никто не знает ни имени, ни отчества… Да и я третий год живу, и вот… не познакомился…
– А что во мне интересного? Доживаю тихо, стараюсь поменьше мешать…
– Да-а, живем… пробегаем мимо друг друга, ничего не замечаем. А малышка наша, Верочка, заметила, твердит и матери, и мне: «А дедушка сказал так, а дедушка Василий про войну рассказывал, фотографии показывал, даже мальчишки слушали… Пригласите дедушку на чай… он любит… с бубликами…
– Чуткая девочка, смышленная, – усмехнулся Василий.
– Ведь ненормально это, – продолжал сосед, – дети без дедушек и бабушек растут. Я сам детдомовский, у жены мать еще не на пенсии, да и живет далеко. Обиженными растут… Нас, родителей, видят редко… Рядом, а не чуем друг дружку: мотор шумит, все мелькает. Беда – эти быстрые колеса…
– Я вот иной раз прикидываю, – заговорил Василий. – Вот бы по всему миру не стало бы этих личных «колес». Какая экономия! Меньше гибелей, меньше зависти, больше чистого воздуха!
Некоторое время сидели молча. Потом Вячеслав вспомнил, что пришел пригласить Василия на ужин:
– И пельмени стынут, и чай готов… с бубликами. Хозяйка заждалась, сердится, наверное.
– Верочка-то дома?
– Ну как же, пельмени помогала лепить…
… Вот и до зимы дожил старик. Нравится Василию зима – что-то истинно российское, живительное есть в ней. По морозцу в булочную, за молоком, дворничихе поможет снег размести, подышит холодом, а на душе тепло, молодо. И потому еще хорошо Василию – он стал не одинок: то Вячеслав зайдет проведать, посоветоваться с опытным шофером, то жена его, Светлана, спросит, не надо ли чего в гастрономе купить. Вечером можно подняться этажом выше посмотреть вместе телевизор, попить чайку. А главное – с Верочкой поговорить о ее жизни в детском саду. Всякий раз девочка хочет «присвоить деда», оставить его ночевать, просит перед сном рассказать сказку… Верочка чувствует, а Василий понимает: сказка должна рассказываться дедушкой или бабушкой, чтобы говорил старый, а слушал малый, только между ними может жить сказка…
Верочка уже пошла в школу, сама умеет читать, но до сих пор считает, что ее дед Василий появился из волшебной сказки…
Т. Юпилайнен.