За последние два месяца Рябцеву ни разу не удалось по-настоящему выспаться. Сегодняшний день, как и все другие, был не менее трудным: две операции, срочные, неплановые, что называется «с улицы – и на стол» – авария, несчастный случай… Не то, чтобы прилечь – присесть не удавалось…
Припарковав «жигуленка» под окнами своей квартиры, Игорь Сергеевич медленно поднимался по лестнице. Еще на площадке он услышал смех, шум в своей квартире: друзья сына, юноши и девушки их десятого класса, иногда собирались у него, затевали свои беседы, спорили обо всем на свете, как полагается молодежи. Когда появился Рябцев и толкнул дверь, чтобы поприветствовать компанию, один из них, наиболее горячий и громкоголосый, крикнул, поправляя очки на переносице:
– Вот сейчас мы услышим, что надо! У нас идет жуткий спор!
– Жуткий?
– Папа! Разговор серьезный: или соответствуй, или…
– Я понял. О чем разговор?
– О любви…
– Ой!
– Мы для него еще дети, от него не дождешься понимания, – махнул на отца рукой сын.
– А почему вы решили спросить меня? В этом деле, по-моему, нет ни знатоков, ни специалистов… Каждый случай свой особенный. Не бывает любви по стандарту. Глупо и обидно думать иначе… Вот и все….
– Нет, не все, не все, – загалдели вокруг.
Игорь Сергеевич вышел из комнаты. Разговор этот на некоторое время отвлек его от проблем на работе, о которых он не переставал думать и дома. Гости сына так и ушли, не дождавшись его объяснений…
Уснуть Рябцев не мог. Жена задерживалась на ученом совете в университете, сын ушел с друзьями. Игорь Сергеевич, озадаченный вопросом подростков, ворочался с боку на бок. Он вспоминал армейскую службу, молодого сержанта, который писал жене каждый день. Бывало, не уснет, пока не черкнет ей хотя бы несколько слов:
– Она волнуется, а я, брат, не могу, когда она волнуется… нельзя ей… беременная она… И я очень ее люблю, – он бы мог и не говорить этих последних слов, было и так понятно. Сначала над ним посмеивались, шутили, а после стали подшучивать над теми, кто не писал писем домой. Этот сержант как-то незаметно, своим примером приучил всех писать родным и любимым почаще…
Вспомнился случай, о котором не очень хотелось думать, но который кое-чему научил Рябцева…
Дежурство в отделении заканчивалось. Он торопился: надо было заехать на рынок за виноградом – жена заказала, – а потом отвезти жену в ателье на примерку костюма…
Повернув ключ зажигания, он двинулся с места, предвкушая радость встречи с семьей. Он любил свою семью, хотя не так часто удавалось отдохнуть вместе, обменяться новостями.
Медленно проезжая мимо лавочек с больными и, наконец, выехав на асфальтированную дорогу, Игорь Сергеевич увидел впереди девушку в белом плаще. Он узнал ее – это была медсестра Таня. Она дерзко шла по дороге, размахивая сумкой. В ее походке было что-то вызывающее, победное. «Неужели проедет мимо, не остановится?» – думала девушка. Она умышленно шла не по пешеходной дорожке, а по шоссе, где сновали «Скорые помощи». Рябцев не мог не заметить ее. Эта хитрая вертлявая девица не раз намекала, что живут они почти по соседству, в одном районе. А работая с ним в операционной, любовалась четкими движениями его рук… Рябцев остановился.
– Вот спасибо, Игорь Сергеевич, вы домой? Можно с вами?
– Ну конечно, ты где живешь?
– Я же вам говорила – мы почти соседи.
– Да-да, вспомнил, вы живете с мамой, отец ушел из семьи… мама переживает… постарела…
– Вы торопитесь? – спросила тогда Таня. – В парке сейчас красотища, наверное, золотая осень! Вы любите осень? «Нет, девушка, никаких «позолоченных прогулок», меня не проведешь, я вижу тебя насквозь», – подумал Рябцев и ответил:
– Нет, я люблю весну! – хотя больше всего любил осеннюю пору: именно осенью он познакомился с будущей женой. Через год, тоже осенью, они поженились.
«Нет, – сказал он себе, – еду прямо домой, жене обещал к портнихе свозить, виноград купить», – но даже не заметил, как поднял рычажок поворотов. Автомобиль свернул направо, потом еще направо – и вот они уже мчались по направлению к парку Горького.
– Новый маршрут осваиваете? – с улыбкой проговорила Таня.
… Они стояли на мостике. Девушка смотрела в его глаза и, казалось, ждала. Притянув ее к себе, он поцеловал… Нет, не в губы, а в холодные стекла очков…
– Не нужно больше, – девушка сняла его руки со своих плеч. – Идемте, вам надо ехать. По дороге она просила Рябцева больше никогда не подвозить ее.
«Почему?» – спросил он. И девушка поведала доктору, что когда отец ушел к другой и она видела, что произошло с мамой, то поклялась, что никогда не принесет несчастье другому.
– Кому же ты можешь принести несчастье? – спросил он.
– Вашей жене… Я часто встречаю ее в молочном магазине. Она всегда берет кефир и ряженку…
– Это для меня. Я люблю ряженку…
– А она любит вас… И теперь, когда я встречу ее, мне будет стыдно… Спасибо вам за прогулку, я никогда не забуду этого дня, – тихо проговорила Таня.
– А ты знаешь, Танюша, что такое любовь?
– Знаю! Это – праздник: дождь ли, снег ли, холод, а у тебя праздник. Такой праздник, что даже страшно…
– А будни?
– Чтобы наступили будни, сначала должен быть праздник, и тогда будни будут, как праздник…
«Откуда в этой девочке столько мудрости?» – подумал тогда Рябцев.
Лежа с открытыми глазами и глядя в потолок, мужчина мысленно рассуждал: «А то, что делает жена Бережного Вера, – будни, или…?» Он хорошо помнил ночь, когда умирал Бережной, то самое тяжелое ночное дежурство… Сорокалетнего таксиста привезли днем в почти безнадежном состоянии. В мгновение ока он увидел, как раскапризничавшийся, видимо, мальчонка лет пяти, вырвался из рук матери и выбежал на дорогу. Резко затормозив, Бережной в два прыжка оказался рядом с малышом, резко отбросив его на обочину, сам же попал под колеса встречного автомобиля.
Вспомнил Рябцев, как на следующий день приехала жена Бережного, круглолицая Вера, да так и осталась в отделении, не отходя от мужа. Помогала санитаркам убирать палаты, мыть полы, посуду, разносить еду больным, спала на кушетке возле кладовки с бельем. «Разве не любовь то, что делала жена Бережного? Нет, это не праздник, это будни, но это, наверное, и есть любовь», – рассуждал Рябцев. Целыми днями Бережной безучастно лежал на кровати: левая нога отрезана, обе руки в гипсе, переломы ребер. Но Вера вскоре стала полноправным членом шестиместной мужской палаты. Она не ходила по отделению, она летала. Рябцев помнит и день выписки Бережного. Вот это был праздник! Собралась вся семья: мать, жена, двое сыновей-подростков, сослуживцы… Лица их светились счастьем: они – вместе!..
Жена уже давно была дома и, думая, что муж спит, прикрыла дверь спальни и принялась гладить белье. Но Рябцеву не спалось, он вышел на балкон.
– Не простудись! – крикнула жена. – Куда ты раздетый? Рябцев улыбнулся: ему приятно было слышать ее голос, чувствовать заботу о нем. Завтра предстоял тяжелый операционный день, а он лежал и думал: что же такое любовь? Он впервые задумался над истинным смыслом этих слов, хотя понимал, что дело вовсе не в словах. Произнести слова не трудно – нужны поступки. До сих пор он размышлял над вещами, более конкретными, осязаемыми…
Прислушиваясь к дыханию жены, Игорь Сергеевич вспомнил их первый поцелуй, неумелый, застенчивый. Произошло это на том самом романтическом мостике в парке Горького. В их студенческие годы это было любимое место свиданий… Почему-то вспомнил лицо жены за несколько часов до рождения сына – ее усталый, но такой спокойный, умиротворенный взгляд. Казалось, она пребывала в другом измерении, но была такой красивой… Он так и не смог привыкнуть к мысли, что в ней бьются два сердца, что они вот-вот разделятся, и маленькое сердечко начнет свой собственный бег. И через несколько часов родился их сын, это маленькое чудо… Теперь ему каждую минуту хотелось быть рядом с дорогими созданиями – женой и сыном. «Наверное, это и есть любовь», – начинал прозревать Рябцев. Словами это не объяснишь.
Часы пробили два часа ночи, но сон не приходил. Игорь Сергеевич приподнялся и нежно поцеловал жену в закрытые глаза.
– Что? Что такое? – испуганно и сонно спросила она.
– Ничего, ничего, спи, любимая…
Вздохнув, она повернулась на бок, а Рябцев лежал на спине, чувствуя, что ему уже не уснуть этой ночью…
Тамара Юпилайнен.