Василий проснулся от раскатов грома. За окном бушевала непогода, вспышки молний озаряли двор. Было видно, как порывы ветра гнули до самой земли деревья, ломали ветки. «Вот и ладно, успели мамашу похоронить, – пробормотал он. – Вот и остался я один. Как жить-то дальше?» Он прилег на кровать, прикрыл глаза. Память вернула его в прошлое, картинки детства всплыли перед глазами…
Вот он босоногий бежит по лугу. Мать кричит вслед: «Васятка, далеко не убегай! Обедать будем!» Ломоть хлеба и кружка молока – вот и весь обед, но такой вкусный! После обеда мать с дедом продолжили метать сено, а он прикорнул в тенечке…
Он мальчишкой уже работал в колхозе, когда пришли за матерью. Их было двое. Который раз всплыли в памяти их угрюмые лица, растерянный взгляд матери… Оказалось, она взяла на пасеке горшочек меда, чтобы после болезни поставить на ноги деда. Восемь лет лагерей за хищение социалистической собственности. Деда это подкосило. Еще не оправившись от простуды, он продержался только неделю…
Василий остался один. Выживал как мог. Даже подворовывал. Однажды зимой чуть не умер от голода в холодной избушке. Выходила сердобольная соседка. Но что-то в нем тогда надломилось. Когда мать освободили, он служил в армии. Вернулся, а в старом домишке чужая женщина – худая, седая, с папиросой во рту. Почему-то жалости к ней у Василия не было. Появилась какая-то злость. То ли за тот горшочек меда, из-за которого он так рано остался один, то ли из-за отношения к нему со стороны людей – мать воровка, чего от него ждать. Он не закончил школу, его не приняли на курсы трактористов. Хотел в армии остаться, но подкачало здоровье. Всю жизнь в колхозе разнорабочим. Даже не женился, так и прожил бобылем.
Он вспомнил, как однажды напился. Сильно напился. Когда очнулся, нашел мать в луже крови. Оказалось, это он избил ее, еще и порезал. Как – не помнил. Тогда что-то шевельнулось в груди (жалость, а может, страх за себя), но на мгновение. Позвал фельдшера, тот кое-как обработал порезы, перевязал. Мать еле живая просила: «Кириллович, ты только никому не говори. Посадят ведь Васятку, а я сама виновата. Он в тюрьме не выживет, а я без него. Пожалей нас, Христа ради!» Она целовала руки старику-фельдшеру и не переставала умолять. «Да что ты! Уймись! Не скажу я никому. Что ж я, не человек. Понимаю я вашу беду. Не переживай!» – отталкивая мать, бормотал Кириллович. Никто и не узнал о происшедшем. А с Кирилловичем Василий подружился. Фельдшер тоже был одиноким, частенько захаживал в гости к матери с сыном. Выпьют втроем, покурят, поговорят, а то и просто помолчат. Так и жили…
Непогода по-прежнему бушевала за окном. Василий вздохнул: «Господи, как же я теперь один. Даже поговорить не с кем…» Слеза скатилась по щеке. А в памяти снова возник образ матери…
Часто Василий после того случая стал поднимать на нее руку. Словно злость вымещал. А она терпела молча и никому не жаловалась. Лишь когда было невмоготу, просила у Кирилловича таблеточку, чтобы голова не болела. Фельдшер все понимал, корил Василия, но обещание свое держал – никому не говорил, что происходит между сыном и матерью.
Умерла она тихо. Утром вместе с Василием попила чайку и пошла прилечь, только попросила сына на обед картошечки пожарить. Василий удивился просьбе матери, но исполнил. Поела она совсем чуть-чуть. Потом как-то странно посмотрела на сына и сказала: «Вот и спасибо тебе, сынок. Ты прости меня, Васятка». «Да за что, мать?» – ошалел он, а в груди так сдавило, что захотелось заголосить в голос. «А за все, сынок, за все». Василий не выдержал и выскочил на улицу. Слезы душили уже немолодого мужчину, и он убежал в сарай, где дал им волю…
Он попросить прощенья у матери не успел и сейчас, под раскаты грома, глядя мутными от слез глазами в потолок, кричал: «Ты прости меня, мать, ради Бога, прости!» Яркая вспышка молнии в очередной раз озарила комнату, раскат грома, казалось, был еще громче. А потом наступила тишина. Только за окном тихо шелестел дождь. Василий прислушался и тихо прошептал: «Простила, значит, надо жить дальше». Он закрыл глаза и провалился в сон. Ему снилась мать… Она шла по улице… Молодая, красивая…
Л. Беляева.