Было обычное утро. Взрослые торопились на работу, дети бежали в школу. У школьных ворот стояли две женщины: тетя Лиза и тетя Дуся. Одна уже много лет работала в школе техслужащей, а другая – дворничихой. Ребята шли и шли, обгоняя друг друга, торопясь до звонка в класс…
Степенно, не спеша прошли юноши из 11 «Б».
– Пошли наши мальчишки, выпускники! – любуясь парнями, проговорила тетя Лиза. – И когда выросли? Давно ли, пострелята, дергали девчонок за косички? Помню…
Дуся фыркнула сердито:
– «Мальчишки», «детишечки»! Фулюганы они! Как есть – все фулюганы! Слава тебе, господи, звонок на урок звенит, хоть сорок минут тишина будет. Глаза мне они намозолили. Туда-сюда, то в буфет, то в туалет…
– А ты все-таки не обзывай. Откуда у тебя эта злость? Они же дети! – строго сказала тетя Лиза. – Что у тебя за привычка? Хулиганы, бандиты…
Мимо прошел Валерка, дожевывая на ходу булку. Дуся сердито взглянула на него, а тот скорчил ей гримасу. Дворничиха замахнулась на него:
– Иди, иди, оболтус проклятый!
Пробежали, не обращая внимания на женщин и поглядывая на часы, Витька с Вовкой из 9 «А». Остановился и вежливо поздоровался Костя Костромин. Тетя Лиза откликнулась ласково:
– Здравствуй, мило-ок!
И тут же набросилась на Кольку Соколова, шестиклассника, который плелся последним:
– А ты что это с прохладцей шагаешь? А ну прибавь шагу!
– Да… бабушка, – пробормотал Колька, – заставила всю яичницу съесть и с собой вот завернула бутерброды. Возьми, теть Лиз, меня же сейчас ребята засмеют, и так Пухляшом называют, – он сунул на ходу женщине сверток в карман халата.
– А пустышку на бутылочку бабушка не положила? Да еще памперсы? – ехидно спросила тетя Дуся.
Колька посмотрел на нее с обидой. На тротуаре показался взъерошенный, вечно опаздывающий Санька Белов.
– Отдай вон Саньке, – посоветовала Лиза. – Этот завсегда голодный, не откажется, – и, повернувшись к Дусе, проговорила: – Жалко мальчонку, в чем душа теплится? Худющий! Мать не просыхает от водки, отец сидит… Достается ему, только в школе и поест, бежит сюда, как на праздник. А ласковый… Она проводила взглядом мальчишек, и женщины видели, как Колька отдал Саньке бутерброды и как тот жадно откусывал на ходу хлеб с колбасой…
– Детство-о! – сказала тетя Лиза со вздохом. Двор опустел, и разговор продолжился.
– Хороший мальчик у Костроминой…
– У новенькой? Англичанки, кажись?
– У новой. Вежливый, аккуратный, чувствуется воспитание. Мы с ним как-то побеседовали – занятно рассуждает: «Мне, говорит, тетя Лиза, тут жить, учиться, а маме работать. Ну подрались, так это они на «новенького», испытание провели. Я не в обиде, я должен с ними наладить отношения». А ведь, Дуся, без отца растет, в катастрофе погиб папаша…
– Видела, как они его вчера колошматили, – злорадно заключила Дуся.
Помолчали, повздыхали. Лиза продолжала:
– А толку, что Валерка у отца на глазах? Придет отец из гаража, мать нажалуется – папочка вздует Валерку. А от битья добра не жди… Отец вздует, ты вот «хулиганом» погоняешь, а он грубеет, обозляется, истинный волчонок… Не-ет, с ними надо по-хорошему, с любовью. Ведь на то они и дети, каждый – личность! Уважать надо! – заключила Лиза.
– Личность… Фулюган он и есть фулюган! И какие с ними могут быть разговоры? Ли-ичность! – она сплюнула на асфальт и демонстративно растерла метлой. Повернулась уходить, а тетя Лиза покачала головой и проговорила ей вслед:
– Эх, Дуся, душа у тебя грубая, черствая! Не любишь ты детей! Как же так можно жить? Сидела бы на пенсии…
Т. Юпилайнен, ст. Крыловская.