О чем женщины разговаривают, лежа в палате на больничной койке? Думаете о своих болячках, о лекарствах? Да нет же! Они стонут, тяжело дышат, у них неуверенная походка – словом, недуги налицо, но мысли все – дома, разговоры о детях, внуках и мужьях. Еще бы! Хозяйка на пару недель отлучилась из дому – как они там без меня? И уже трещат телефоны, посылаются ценные указания мужьям женами, немного оправившимися от первых дней болезни…
– Коль, будешь доить козу, так вымя теплой водой вымой и вытирай мягким полотенцем, не поцарапай. И козлятам молочко подогревай, – наставляла мужа лежавшая у окна миловидная женщина…
– Да ты что? Мое солнышко! И второй зубик показался? Температура? Капризничает? Да знаю, знаю, – сокрушалась вторая, узнав, что невестка вторую ночь не спит с больным малышом…
– Ко мне приезжать не надо! – кричала в трубку третья. – Кормят хорошо, все есть! Ты лучше проследи за поросятами, соломки побольше наложи, – и тут же поясняет, что свинью зарезали, а пятерым поросятам без нее холодно. И каждая считает, что и муж без жены с хозяйством не справится, и невестка с малышом без бабушки с ног валится, да и вообще – что они там едят?
И так ежедневно между процедурами женщины проводили с домом «селекторные совещания»…
И только одна в палате женщина не участвовала ни в разговорах, ни в обсуждениях. Долго даже имени ее не знали. Это позже на капельнице прочитали: Воробьева Надежда. Она лежала молча, отвернувшись к стене. Телефон ее звонил редко, да и говорила она с кем-то коротко. Лицо ее выражало безразличие ко всему, в глазах – постоянная тревога и тоска. Поступила она с высоким давлением, сердечным приступом и все чаще лежала в кислородной маске, к ней был подключен аппарат искусственного дыхания. Приносили завтрак, обед, ужин, она нехотя, через силу кое-что съедала и опять, отвернувшись, спала… а может, плакала…
Дверь палаты отворилась, и быстро вошла молодая женщина, почти девчонка, ведя за руку двухлетнего на вид мальчонку. Ни на кого не глядя, даже не поздоровавшись, она направилась к кровати Надежды. Та лежала на спине с закрытыми глазами, с маской на лице, опоясанная проводками и шлангочками. Отпустив руку малыша, женщина опустилась на колени у постели больной, припала к ее плечу:
– Мамочка, родная, прости меня, прости! Это я виновата, я надорвала твое сердце, ты из-за меня… прости! – плечи ее вздрагивали, заплакал малыш.
Ресницы Надежды дрогнули, и на них появились капельки слез. Она, конечно же, узнала голос своей дочери Олеси… В палате появился седовласый мужчина и, растерявшись, замер. Мальчонка бросился в нему:
– Дедя! Я жнаю – ты мой дедуфка, я тебя в альбоме мамином видел на фото, – он обхватил шею мужчины ручонками, а тот, прижимая внука, повторял:
– Ванечка, внучек! – по щекам его текли слезы. Олеся подошла, обняла обоих и тоже плакала. – Прости меня, дочка, прости за все дурака старого! – все трое вышли из палаты…
Женщины недоуменно переглянулись: что это было? Вскоре пришла медсестра, отключила аппарат, унесла капельницу. Надежда несколько минут полежала, потом медленно встала и начала что-то искать в своем пакете. Наконец, она извлекла из него роскошную ночную сорочку, переоделась ко сну. До сих пор Надежда ложилась в постель в спортивном трико и темной тунике. Теперь же она сидела, словно греческая богиня в кипенно-белой сорочке с рюшами и кружевами, распущенные длинные волосы рассыпались по плечам; она медленно расчесывала их, улыбаясь своим мыслям…
Женщины, соседи по палате, переглянулись и тоже улыбнулись. На душе потеплело…
– У меня пятеро детей, – окинув палату взглядом, начала Надежда. – Помните, как в сказке про мешок яблок – «четыре сыночка и лапочка-дочка»? – она помолчала. Далее женщина поведала о том, что сыновья выучились, женились и живут семьями в разных концах страны. А самая младшенькая, дочка Олеся, с детства занималась гимнастикой, завоевывала медали и непременно мечтала стать тренером. Окончив школу, поступила на учебу в приморский город…
Надежда задумалась, глубоко вздохнула и продолжила:
– Уже на третьем курсе училась, приезжает домой, и я замечаю выдавшийся вперед животик. Спрашиваю – кто отец будущего ребенка – и дочь объясняет, мол, он моряк, плавает, но узнав о беременности, пропал, на связь не выходит. Но она все равно решила рожать и назовет сына – а будет сын – Ванечкой, в честь дедушки, то есть мужа моего, – она снова замолчала.
Разговор матери с дочерью услышал отец:
– Мы тебя учиться отправили, а ты нам вместо диплома – Ванечку? Ищи своего моряка, и чтоб духу вашего здесь не было! Позорище! – в гневе прокричал отец. И целых три года Олеся не появлялась в родительском доме, где она надеялась на поддержку, понимание. Обида захлестнула молодую женщину, ни звонков, ни писем в родительский дом не было.
– Поезжай, найди ее, ведь родное дитя, – не раз говорила Надежда мужу, но тот был непреклонен, хотя видно было, что переживает. – Я виноват – не защитил дочку.
Олеся уехала, родила, училась и работала, оплачивая няньку.
Однажды Олеся встретила в своем городе землячку, знавшую ее родителей, и та сообщила женщине, что мать все чаще с сердечными приступами оказывается на больничной койке. Вот и сейчас ее увезли… Не дослушав, Олеся прибежала к себе домой, собрала сынишку…
– Только бы успеть, только бы успеть, – стучало у нее в висках… Прямо с поезда дочь отправилась в районную больницу…
– Теперь я пойду на поправку, дочка вернулась – какое счастье. У меня камень с сердца упал… и мальчонка славный… Теперь все будет по-другому.
Она говорила и говорила, лицо сияло, а на глаза набегали слезы, но это были уже другие слезы…
Женщины в палате, слушая исповедь Надежды, переживали вместе с ней ее судьбу и были уверены, что, действительно, в ее семье теперь будет все по-другому…
Т. Юпилайнен.