Изучая исторические материалы Щербак Ивана Панкратьевича о колхозе «Октябрь», мы натолкнулись на воспоминания Самойлик Марии Васильевны о работе колхозниц в нелегкие военные годы. В сентябре 1941 года ее мужа Алексея Леонтьевича мобилизовали на фронт, а Мария Васильевна осталась с двумя детьми-подростками.
«После немецкой оккупации станицы мы, женщины колхоза «Зерновая фабрика Кавказа», вручную выполняли большую часть работ в полях и на фермах. С ранней весны и до поздней осени – в степи, а домашнюю работу делали ночью или на утренней зорьке. Выходные дни выдавались лишь изредка. Помню, как сеяли в 1944 году. Еще темно, а мы идем в поле, чуть заря – начинаем сеять. В сеялке два быка, впереди лошадь. Животные худые, слабые. Тянет женщина за повод лошадь, та тянет быков, а они уже, подгоняемые женщиной или подростком, сидящем на сеялке, тянут сеялку. Другие женщины впрягались в широкозахватные грабли, специально для них изготовленные в колхозной мастерской: накинув на плечи лямки, тянули их по уже засеянному полю. Кому не хватало грабель, ломали в лесополосе ветки деревьев, связывали их в волокуши и тянули. Не менее важной и тяжкой была работа на прополке. Велась она в основном вручную. Шли к месту работы за шесть-семь километров еще до восхода солнца. Иногда подвозили в гарбе, запряженной парой быков. Насажают, было, женщин столько, что ослабевшие быки не тянут. Тогда вставали и шли «навпростэц» через поле к месту работы. Вечером уже солнце садилось, когда мы возвращались домой. По пути заходили на невспаханное поле, где была убрана кукуруза или подсолнечник, собирали бодылку. Тогда дрова были редкостью. В печах для приготовления пищи или для обогрева хаты сжигались курай, солома, камыш, бодылка кукурузы или подсолнечника. На заготовке сена опять все работы были на наших «крепких плечах». В нашей бригаде № 3 выставлялось 30 женщин-косарей. Каждая, у которой была хоть плохонькая коса, шла на сенокос. Здесь была нелегкая работа и поэтому труд косарей лучше оплачивался. Я купила себе косу на руках за 500 рублей (все, что получила по аттестату мужа лейтенанта-танкиста, воевавшего на фронте). Деньги тогда были «дешевые», к примеру, пол-литровая баночка зерна кукурузы стоила 30 рублей. Так я и стала косарем. Намахаешься, бывало, от зари до зари, что уже не чувствуешь своих рук. Большой перерыв был один раз за световой день – на обед. Кухарка наварит «затирки», представляющей собой горячую воду, заправленную потертым руками тестом в муке, постным маслом, солью, и подает нам. Похлебаешь это варево с домашним так называемым хлебом (был он только у тех, кто сумел набрать горелого зерна с разбитого и сожженного фашистскими летчиками элеватора) и снова за косу. Одни косят, другие сгребают уже подсохшее сено конными и ручными граблями, складывают в копны и уже затем свозят на лошадях и быках в скирды.
Не успев завершить сенозаготовку, начинали уборку колосовых. На ячмене, да и на пшенице, косарям жарче, чем на сенокосе. Да ничего не поделаешь, надо убирать хлеб, который ох как был тогда нужен фронту, да и нам полуголодным, работающим в тылу. Запомнился мне дед Зуб Матвей Иванович, который практически без отдыха отбивал наши косы. Хлеба в те годы были заросшие осотом, молочаем, лебедой и буркуном, порой был в рост человека. А мы косим. Шутками, прибаутками подбадривая друг друга. Следом за нами другие женщины складывали в копны подсохшие валки, стараясь их класть побольше. Копны подтягивали к молотилкам большими вязанками, впряженными в них парой быков. Обмолот у нас обычно затягивался до «белых мух». А еще брали «на буксир» соседей – Павловский зерносовхоз, молотили у них пшеницу, когда уже снег лежал.
Трудно было в те годы с рабочей силой. Женщины, конечно, ходили на работу почти все. Дома все оставалось на детей. Маленьких детей запирали в хате. Сажать, полоть, убирать домашний огород женщине приходилось урывками – ночью при луне, на заре, до или после работы. Детей-подростков брали с собой в поле. Одни подростки работали хорошо, другие «до схочу». Несколько месяцев в нашей бригаде руководителем была Мария Яковлевна Науменко. Некоторые подростки не слушались, дурачились, а закрепленная работа стоит… Бригадир плачет. Намучившись с такими работниками, она отказалась от бригадирства. Назначили бригадиром д еда Науменко Дмитрия Александровича. Побыл он немного на руководящей должности и отказался: «Хай им бис! Мэнэ сыны та дочкы нэ дужэ слухалысь, а тут чужи. Що я им зроблю?» Часто менялись бригадиры – то женщина, то старик, то мужик-инвалид. А дела не ждут.
Зерно на сдачу государству возили на коровах. Одни клали мешок с зерном корове на спину и везли к элеватору. Другие приспосабливались впрягать корову в тачку. Так, у колхозника, инвалида Андрея Григорьевича Кашкаха, была маленькая четырехколесная повозка. Он впрягал в нее свою корову и корову свояченицы и вез на элеватор сразу несколько мешков. И был передовиком на перевозке зерна. Так, мы вывозили зерно в счет госпоставок и натуроплаты за МТСовскую технику, работающую на наших полях. В сравнении с довоенными годами мало сдавали хлеба государству, мало зерна давали и нам, колхозникам, в счет труда. На трудодень начисляли граммы. В один год, помню, давали по 300 граммов. И тому были рады».
Подготовили: рук. клуба «Станичники», мл. научный сотрудник музея Ю.В. Кондратюка Н. Майстровский; О. Кайдаш.
