Память вновь и вновь возвращает в прошлое.
«Когда-то прочитала в газете «Авангард», что «война сама по себе – явление чудовищное, противоестественное, а женщина на войне – вдвойне. А что тогда можно сказать о детях?» – так начинает свой рассказ о войне Галина Александровна Белоусова из станицы Октябрьской.
Им не хватало роста
Дети, как и взрослые, работали в поле, стояли у станков – делали снаряды. Некоторым подросткам подставляли под ноги подставки: им не хватало роста. Работали без выходных, жили по закону военного времени. Где-то читала, что наша всеми любимая певица Людмила Зыкина подростком работала в госпитале, носила носилки с ранеными. Замечательный артист Олег Борисов тоже подорвал свое здоровье, работая во время войны на тяжелых работах. Когда началась война, будущему писателю Валентину Пикулю было 13 лет. Он пережил зиму в блокадном Ленинграде. Потом в Архангельске окончил школу юнг, служил на эсминце «Грозный». Там, на Севере, получил в боях флотскую закалку. После победы что он имел за плечами? Семнадцать мальчишеских лет, три медали и пять классов образования. А сколько было таких мальчишек и девчонок по всей стране?
У памяти нет срока давности
Прошло 77 лет, как нет войны, но до сих пор, как слышишь слово «война», она стоит перед глазами, потому что у памяти нет срока давности. Уж слишком много боли оставила она. Да и послевоенные годы были нелегкими, только что не рвались снаряды и бомбы. Но к разрушенной войной стране, которую нужно было восстанавливать, добавился страшный неурожайный год. И снова голод…
Когда началась война, мне было десять с половиной лет. Дети в войну взрослеют рано, и, кажется, что я помню каждый ее день. Было очень страшно, но мы не плакали: мы знали, что взрослым тоже страшно. Очень хорошо помню, как началась воздушная тревога. Мы с мамой не успели добежать до бомбоубежища и упали под какое-то дерево, когда начали рваться бомбы. Когда лежишь на земле, то взрывы слышишь сильнее, кажется, что бомбы рвутся совсем рядом, вокруг тебя и становится невыносимо страшно. А чем страшнее, тем плотнее закрываешь глаза. Вдруг, что-то почувствовав, я открыла глаза и увидела, что мама неестественно тяжело дышит. Мне стало еще страшнее, но уже не от рвущихся бомб (я их в тот момент не слышала), а от того, что моя мамочка может сейчас умереть…
О голоде напоминали обмороки
А как было голодно… Но мы не просили еду, потому что знали, что ее просто нет. И голод входил в привычку. О нем даже забывали, но напоминанием были наши голодные обмороки. Травок и корешков по обочинам дорог на всех голодных детей не хватало. И как-то я решила пойти в посадку и поискать жерделы. Они еще были зеленые – лишь косточка и тонкая зеленая корочка. Но и те я достать не могла с дерева, а на земле были вообще несъедобные и грязные. Ни с чем вышла из посадки и увидела на дороге двух объездчиков. Увидев меня, они пришпорили коней. Мне стало страшно, я побежала через дорогу к железнодорожным путям. Бегу, оглядываюсь и вижу, как они приближаются ко мне. На счастье вдоль путей была натянута проволока. Не помню, как я пролезла под ней, перебежала через пути и только тогда в диком страхе оглянулась. Кони стояли на той стороне. Зачем они гнались за мной? Что хотели сделать с маленькой худенькой девочкой с темными от голода кругами под глазами? Сейчас вспоминаю и думаю: «Что это было? Ведь это нечеловеческая жестокость взрослых мужиков гнаться за испуганным ребенком, у которого ничего не было?»
Под кроватью казалось безопасно
Страшное время, когда идет война. Мы – дети – в войну спали под кроватью. Нам казалось, что так безопаснее. И покрывало опускали до самого пола. Это была наша «защита» от осколков. Летом часто спали под скирдой сена или соломы. Там почему-то было не так страшно, а даже комфортно. Там наша тетя Маруся – старшая сестра моей мамы – в такие моменты рассказывала нам много интересного. От нее мы узнали, что такое Млечный путь. А когда небо было чистым, она показывала нам созвездия Большой и Малой медведиц. Много рассказывала о Луне, о том, как Каин убил своего брата – зачем и почему… Как-то вечером уже достаточно стемнело, и мы увидели, как по небу летит большой огненный шар в сторону горизонта, оставляя за собой огненный хвост. Видеть такое в жизни – большая редкость. Тетя Маруся объяснила нам, что это хвостатая комета. Мама говорила, что ее сестра очень много читала. Ее интересовало все. Тетя умудрялась одновременно вязать и читать: в руках спицы, а на столе – книга. Поэтому она и знала так много и рассказывала очень интересно. Я ее называла «наша героическая тетя Маруся».
Заботу взяла на себя
В семье она была старшей, мама – средней, а младшим – мой любимый дядя Петя. Мать у них умерла рано, прожив в браке восемь лет. Отец не женился и воспитывал детей один. Он говорил, что жену можно найти, а мать детям – нет. Во время гражданской войны отца пытались призвать то белые, то красные. Он отказывался, но однажды его схватили. Десятилетняя Маруся поехала его вызволять. Получив десять шомполов, она еле добралась домой. А отца зверски убили. С тех пор детей воспитывала бабушка. Она была неграмотная. Тетя Маруся, став старше, взяла ответственность за брата и сестру на себя. Маму она отдала на курсы кройки и шитья, и та стала очень хорошей портнихой. А брата определила в военное училище. Во время Великой Отечественной войны дядя Петя служил офицером в мотострелковых войсках. Сама тетя до войны работала в бухгалтерии Павловского зерносовхоза станицы Октябрьской. А дядя Петя – директором автоколонны.
В списке были первыми
Мы в это время жили в Ростовской области в станице городского типа Зимовники. Папу забрали на фронт сразу, как началась война. А в начале августа приехал дядя Петя. Он ехал в командировку и сказал, что на обратном пути заедет за нами и перевезет в Октябрьскую. Так мы оказались на Кубани, у тети Маруси, чтобы вместе пережить войну. А дядя пошел в военкомат, попросил, чтобы с него сняли бронь. Первая жена у него рано умерла, и своих троих детей он оставил второй жене, а сам ушел на фронт.
Когда нас оккупировали немцы, не все мужчины, оставшиеся в совхозе, эвакуировались. Некоторые подались в полицаи. И тут наша тетя Маруся не давала им покоя, твердя: «Когда придут наши, что вы им скажете?»
2 февраля 1943 года нас освободила Красная армия. Полицаев посадили, а в конторе нашли списки неугодных на повешение. И, конечно, вся наша семья была там первой. Во главе с тетей Марусей. Не успели мы порадоваться приходу наших, как узнали, что умерла жена дяди Пети. И тетя Маруся помчалась за его детьми.
Война никого не щадила
До начала нового учебного года школа не работала, и я пошла от совхоза разносить почту. И как же мне повезло, что я первой узнавала о новостях с фронтов, о наших героях. Именно из газет я узнала, что наша станица Зимовники без конца переходила «из рук в руки»: там шли ожесточенные бои. Получается, что дядя Петя спас нас, когда перевез на Кубань.
Война не щадила никого. А детям войны уже не страшны были ни голод, ни холод, ни бомбежки: они это все пережили и остались живы. Страшнее стало получить похоронку с фронта. Война – жестокое испытание в жизни всего народа. Но особенно глубокий след она оставила в судьбах детей.
У самого входа Пискаревского кладбища в Ленинграде стоит высокая кирпичная стена и слышно, как отсчитывает метроном. Затем слышен жуткий звук самолетов, свист падающих бомб, взрывы… А потом наступает тишина. И поэтесса Ольга Берггольц читает: «Ленинградцы, дети мои…» Ее обращение в такое страшное военное время, сказанное с такой болью… Это так потрясает, что стоишь у этой кирпичной стены и невольно ощущаешь себя там, в блокадном городе, в том времени, на той войне.
О. Кайдаш.
