Дрожащими руками Антонина дотянулась до флакона с сердечными каплями. Сегодня пальцы беспомощно скребли флакон, неподвластный обхвату. А сердце с каждым шагом все убыстряло бег, спотыкаясь, падая, проваливаясь и снова подскакивая. И ноги, и спину ломило так, что подняться и дойти до телефона, который она неразумно оставила на кухне, не могло быть и речи. Выскользнув, флакон со звоном разлетелся, и женщина наблюдала, как темная жидкость поползла по полу в разные стороны. От бессилия и обиды она заплакала… Боль в левом подреберье нарастала.
«Стакан воды некому подать!» – Господи, как бездумно все твердят эту фразу, утратившую реальный смысл, фразу – символ одиночества. А ведь в ней каждое слово – правда, от которой мороз по коже.
Стакан. Воды. Некому. Подать. За каждым словом и ее жизнь, одинокая и, как оказалось, никому не нужная. Женщина лежала в полутемной комнате – свет отключили за неуплату – и в памяти ее всплывали отдельные эпизоды жизни…
Юная Антонина всегда мечтала выучиться, получить выс-шее образование и всю жизнь заниматься любимым делом – обучать и воспитывать детей. Но жизнь распорядилась по-своему: рано умерла мама, отец женился и с новой женой уехал из их городка. Учить Антонину было некому. Пришлось довольствоваться тем, что было в их городе – она пошла работать на кондитерскую фабрику карамельщицей и заочно поступила на технолога. Вместе с мечтами об учебе пришло и желание любить.
И она полюбила. Казалось, что вот оно, счастье – само в руки идет. Этим счастьем был Виктор – высокий, с красивым, волнистым чубом, бархатными, карими глазами. Недавно отслуживший армию, он и на работу ходил в солдатской форме. Познакомившись, Антонина узнала, что он в их цехе работает механиком по ремонту кондитерского оборудования…
Женщина вспомнила, как в семье появился первенец Сашуня. Радовались вместе, Виктор помогал жене во всем. А через два года родилась Анютка.
К тому времени Антонину повысили в должности. Она теперь не стояла у станка, не заворачивала карамель в фантики. Новая работа требовала большой отдачи. Дети росли, учились. Стала забегать по поводу и без повода подруга Маргарита. Охала и ахала, мол, как тебе удается справляться и с детьми, и с работой? Она же в конце концов и увела Виктора из семьи… Гордая Антонина «закусила удила», от алиментов отказалась и тянулась из последних сил, ни в чем не отказывая детям…
Где они теперь, ее дети? Женщина и детства их не помнила – все работа, из смены в смену, видела их редко, да и то чаще спящими или по утрам за завтраком…
Вызвали ее однажды в школу – оказалось, что Сашуня давно не посещает занятий, связался с сомнительной компанией. А когда подошло время призываться в армию, угодил в колонию, якобы за участие в групповой краже. Вскоре дочка, познакомив мать со своим избранником, укатила с ним в неизвестном направлении.
И ни одной весточки! Ни от кого! Превозмогая боль в плече, Антонина вспомнила, как однажды на пороге ее квартиры появился сын. Он умалял мать дать ему денег, сколько есть. Все выгребла из кошелька. А золотые серьги в бархатной коробочке из шкатулки на комоде Сашуня взял сам, без ее разрешения. Серьги эти были единственной золотой вещью в доме, которую ей преподнес коллектив цеха, провожая на пенсию. «Да пусть берет, значит, ему нужно, – подумала женщина. – Не было богатства – и это не богатство». С тех пор она сына не видела. Где он теперь?
А годы брали свое. Вот и сердце давало о себе знать, и суставы трещали, как дрова в печи, часто кружилась голова. Пенсии не хватало даже на самые дешевые продукты, на оплату коммунальных. Соседи по площадке, как могли, поддерживали. Никто уже давно не видел ее детей, но деликатно молчали. А иногда самая дотошная баба Вера интересовалась, мол, что ж дети не звонят, не пишут, приехать не обещают? Эти вопросы были для Антонины, как нож в сердце. Но соседи стали замечать, как почтальон опускала в ее ящик иногда конверты. И тогда пенсионерка садилась на скамейку у подъезда в окружении соседок и демонстративно громко читала письмо, якобы от дочери: «Мамочка, береги себя, скоро приедем, очень скучаем. Твои дети и внуки», – бодро заканчивала она. И соседки улыбались, кивали головой. Такие «письма», то от дочери, то от сына приходили один раз в месяц, без обратного адреса, но адресованные ей, Антонине.
– А вчера сынок позвонил: по работе перебросили на Север, – хвалилась в очередной раз пенсионерка.
Через некоторое время она уже сообщала соседкам, что дочка Анютка с внуками скоро в гости пожалует…
Догадывались ли сердобольные соседки, сколько материнских слез пролито за стенами малогабаритной «двушки»? Но стали замечать, что их Антонину, еще недавно шустро бегавшую в магазин, аптеку, на почту за пенсией, не видно давно. Пробовали звонить в дверь, на телефон – молчок. Вызвали полицию, МЧС, взломали дверь…
– Да, да, мы как раз подумали, что-то давно ее не видно! Сколько же она бедняжка пролежала? – тихо говорила соседка, что жила напротив.
– А интересно – сразу или мучилась? Да еще ноги отказали, до телефона не дошла, не дотянулась, – шептала та, что жила сверху.
Нет, не потому Антонина врала в письмах, которые сама же сочиняла и себе же отправляла, что была лжива, а потому, что ей как любой матери хотелось дочернего и сыновнего внимания, ласки и заботы. Ей хотелось себя чувствовать счастливой хоть на людях. А что творилось в ее душе за безучастными стенами ее квартиры, было известно только ей.
«Стакан воды некому подать»… За этими словами – одиночество, несчастные жизни и как результат – взломанные двери, мертвые тела… Думаю, есть, о чем беспокоиться, у каждого есть, о ком позаботиться. Поспешите, чтобы не было поздно…
Т. Юпилайнен.