Ивана Ивановича Савченко в станице Октябрьской знают многие, он прожил насыщенную событиями жизнь, нередко уже делился воспоминаниями с читателями нашей газеты. Сегодня его рассказ о Великой Отечественной войне и близких к ней годах.
«Когда началась война, я был еще маленький, но кое-что помню. 3 октября 1941 призвали в армию моего отца. Когда он уходил на фронт, обнял меня и сказал моей матери: «Нина, не обижай детей. Они уже обижены». Наверное, уже чувствовал, что не вернется. Писем от него не было, а в октябре 1943 пришло извещение из военкомата, что Савченко Иван Викторович пропал без вести. В семье тогда остались: дедушка, бабушка, мать и нас, трое детей.
В первые дни войны в саду, между белой и черной шелковицами, дедушка выкопал землянку длиной примерно два метра шириной и высотой полтора метра. Внутри сделал сиденья из земли. Выход был в углу землянки. Однажды мы услышали сильный гул, но откуда он шел, мы не понимали. Дедушка быстро отвел нас в землянку. Мы молча сидели там, а гул все нарастал, и, когда он стал совсем сильный, я подошел к выходу и посмотрел на небо. Увидел много больших самолетов, они низко летели над станицей. Это были бомбардировщики, груженные бомбами, поэтому так сильно гудели. Я очень сильно испугался, а дедушка закричал: «Куда ты, Ваня?!». Он, наверное, подумал, что я хочу выйти. Бомбы над станицей они не сбросили, полетели дальше. Но от того, что я увидел и услышал, получил сильный стресс и долго не разговаривал. Со мной пытались поговорить, а я не мог ответить… до сих пор все помню в подробностях, хотя прошло уже почти 80 лет. Потом в станицу пришли немцы.
Перед войной в 1940-м году дедушка с моим отцом снесли старый дом и построили новую хату. Укрыли ее оцинкованным железом, которое сняли со старого дома, сделали деревянные полы. А большинство хат в то время укрывали соломой или камышом, полы в них были земляные, назывались «доливкой», их обрабатывали разведенной глиной и коровяком. Плинтуса подводили раствором из чистой глины, так было красиво. Когда пришли немцы, они сразу обратили внимание на новую хату. В нее вселились офицеры, а нас отправили жить в сарай.
Однажды мать мыла нам золой головы в ваганах (корыто оцинкованное так раньше называлось). Немец увидел это и рассмеялся. Потом вынес свое белье, мыло и дал матери его постирать. Она ему все постирала, а потом этим мылом и нас помыла.
В станице жил полицай, жил он на улице Буденного (ныне – Трудовая). Он приходил к нам и бил мать кнутом, за что – я не знаю, она нам не сказала.
В начале войны дедушка под яслями для скота (кормушка так называлась) закопал некоторые продукты. Я помню только мед, остальное меня не интересовало. А дед перед нашими носами пальцем помахал, чтоб мы никому ничего не говорили.
Когда отец пропал без вести, дедушка заложил проходную дверь в хате между комнатами, а в другом месте прорубил еще один выход и отселил нас – детей и мать. Комната у нас была небольшая, стояла деревянная кровать, была печка. На кровати спали мы втроем, а мать – на полу, на соломе. Днище кровати разбиралось, снимались доски, мы их обрабатывали от клопов. Одежду мать кипятила, там было много вшей. Но голову не прокипятишь. Мать уходила на работу, давала нам гребенец, которым мы вычесывали вшей. Так делали все, потому что вши были у всех, тогда это не скрывалось.
Когда немцы ушли, мы, пацаны, стали искать, что после них осталось. Один раз нашли мину, диаметром примерно 30 см. Мы с друзьями оттащили ее за хату и стали бить по ней камнем, никто из пацанов тогда не знал, что у нас в руках. Дедушка услышал стук и, увидев, чем мы занимаемся, отобрал у нас мину. Отнес ее подальше и выбросил в будяки, которые были выше человеческого роста. Ходить туда мы боялись, потому что по ночам там выли волки. Потом мы нашли возле колодца патроны, дедушка и их отобрал.
С пятилетнего возраста мать приучала нас к посильному труду, особенно в теплое время года. Она уходила на работу, нам же давала задания, какие работы выполнить на огороде. Если же мы прогуляли и ничего не сделали, била лозиной.
Жили мы очень бедно. Мать рано вставала и уходила на работу в колхоз, а мы оставались одни дома. Хлеба мы не видели, мать тушила нам на воде столовую свеклу и варила кабак в чугунке. На огороде мы ели траву, которая называлась «созлик», «заячье ухо» (таких растений сейчас нет, их вытравили и никто о них не вспоминает). Также мы лакомились смолой, которая образовывалась на жерделах, и копали какие-то сладкие корешки. Один раз мать принесла в бюстгалтере немножко пшеницы и сварила нам ее. Но больше она этого никогда не делала. Одну жительницу станицы поймали на таком мелком воровстве и дали 10 лет лагерей. Пшеничное поле было от нас через дорогу, когда пшеница созревала, то пахла хлебом (сейчас она так не пахнет). Поле охранял объездчик на лошади. Мать нас строго-настрого предупреждала, чтоб мы и близко к полю не подходили и колоски не рвали. Если соседи услышат запах вареной пшеницы, напишут донос, мать посадят и мы останемся одни. Потом на этом поле стали сажать хлопок. Иногда мать брала нас на работу, чтобы мы помогали его убирать.
Когда открыли садик, мать стала нас туда водить. Ходили пешком, мать один раз отвела, показала дорогу, а дальше – сами. А до садика было километра три, дорога – грунтовая, после дождя и когда сходил снег, шли по грязи.
После войны мы пошли в школу. Однажды мой одноклассник Запорожец нашел взрыватель и нам на перемене показывал его. Преподаватель по физкультуре Мацейко узнал об этом и хотел отобрать взрыватель. Но мальчик убежал, а вечером после занятий он погиб. Хоронили мы его всем классом…
В 13 лет на летних каникулах мы с ребятами пошли работать в колхоз. На быках и лошадях возили зерно и бревна. Если у кого-то старший конюх был родственником, он давал лошадей, остальным – быков. В то время старший конюх был как сейчас главный инженер. Помню, я не мог поднять ярмо быку на шею, хотя он сам ее подставлял – был так обучен. Ребята мне помогли.
В 15-летнем возрасте мы с ребятами ездили на крыше поезда в Тихорецк и в Ростов за материалами для своего жилья. Ну а позже дружно отправились осваивать целинные и залежные земли. Был тогда такой призыв партии, вот мы и отозвались. Работали в тяжелых условиях, но это уже другая история…»
Подготовила О. Подобная.