Война многолика, даже те, кто видел ее в лицо, вспоминают о ней разное. Но каждое из этих воспоминаний ценно. Вот какие воспоминания о времени оккупации Крыловской хранит Михаил Алексеевич Ивченко, житель станицы, полковник КГБ СССР в отставке.
«…Мы, дети, родившиеся за 3-4 года до войны, тоже стали очевидцами событий, происходивших в стране, на Кубани, в нашей станице. Мы помним лишь малую толику, но из таких эпизодов и собирается история, воссоздается та горькая правда о войне. И сейчас, по прошествии десятков лет, мы понимаем значимость этой Великой войны для мира, страны и каждого ее жителя.
Мой отец Ивченко Алексей Саввич был призван в армию 25 ноября 1939 года, когда мне было всего 18 дней от роду. Он воевал на Финской войне, а Великую Отечественную встретил в Даугавпилсе, в Латвии. От звонка до звонка прошел ад этой войны с отступлениями, слезами, горечью потерь однополчан, друзей и братьев (их было трое, и двое навечно остались на той войне).
Мы с мамой Анной Васильевной жили вместе с ее родителями на улице Молотова (сейчас улица Мира), в 300 метрах от старого станичного кладбища (ныне парк ДК «Нива»). Не знаю почему, но мне, мальчику, которому в августе 41-го было не полных три года, запомнился единственный эпизод, как по нашей улице шли подразделения немецких войск, а лошади-битюги тащили пушки. Горела мельница и маслозавод, и огромное зарево стояло над станицей. Больше о днях оккупации станицы я ничего не помню.
Но, судя по рассказам мамы о той поре, там, где мы жили, находился какой-то штаб, и подразделение немцев, которые его охраняли. Они расположились у нас во дворе, саду и в доме, а мы жили во времянке. Они чувствовали себя хозяевами. С немецкой педантичностью и пунктуальностью два раза в день, когда мама доила корову, солдат стоял рядом с котелком. Он выливал молоко в котелок, а что оставалось – наше. Без зазрения совести «постояльцы», когда надо было, заходили в летнюю кухню, где на печке в сите лежали яйца, забирали яйца, хлеб и хохоча уходили в дом. У нас была свинья, которую зарезали, разделали на части, мясо забрали и стали готовить обед, без конца повторяя: «Гут!». Мама говорила, что издевательств по отношению к семье не было, но и свободы никакой не давали.
Еще мама вспоминала, как в первый день оккупации они с женщинами работали в поле за станицей, в сторону лагеря «Колосок» по левому берегу реки Ея, и стали свидетельницами того, как недалеко от них на дороге остановилась машина. Трое немцев выволокли из нее красногвардейца, расстреляли и уехали. Лишь с полчаса после этого женщины осмелились подойти к месту, где лежал боец. Он был сильно избит, в порванной окровавленной одежде, и никаких документов при нем не было. Женщины похоронили его там же, у дороги.
Один из эпизодов мама вспоминала с болью и чувством вины. Когда немцы оккупировали станицу, в здании районной больницы (сейчас магазин «Магнит», напротив второй школы), они развернули свой госпиталь. Для ухода за ранеными, уборки палат и стирки бинтов они набирали женщин по станице. Работали они по 15-20 часов в сутки без отдыха, без еды под присмотром санитаров-немцев. Только на несколько часов их отпускали по домам. Хоронили умерших солдат на импровизированном кладбище в сквере, напротив сельского совета (где сейчас стоит памятник Ленину). Это не вымысел, об этом кладбище рассказывал и мой дедушка.
После войны, в 45 или 46 году (насколько я помню), в сквере, напротив здания милиции, перезахоронили солдат, погибших в боях за станицу. Был митинг, на который пришли сотни станичников. На этом месте теперь стоит памятник погибшим в годы Гражданской и Великой Отечественной войны.
Период оккупации был непродолжительным, но это было страшное время. Была одна задача – выжить, а потом еще пережить засуху и голод в 1946 году. Не было ни хлеба, ни продуктов. Копали мерзлую сахарную свеклу, варили и ели ее. Ели жмых, траву и корешки. Даже колоски в поле нельзя было собирать: если попадешься объездчикам, можно было угодить под суд. В посадках нельзя было собирать фрукты. Помню, что на перекрестке улиц Мира и Красноармейской был детский дом, туда на полуторках возили гречишный жмых, чтобы кормить детей. На повороте машины замедляли ход, мы цеплялись за задний борт и сбрасывали несколько кружков жмыха, чтоб потом по честному разделить между собой.
Вот, что мы, дети войны, помним о тех годах. Мы не стонали и не кричали, наши родители не выходили на митинги и забастовки. Мы просто жили со страной, разрушенной и обескровленной страшной войной. Мы радовались жизни и учились, помогали восстанавливать станицу: парк возле ДК «Нива» в 55-56-х годах посадили ученики второй и четвертой (ныне третья) школ. Мы мечтали о том, что будет, когда зарубцуются раны войны, и хотели только одного – мира!»
Подготовила М. Любченко.
