«Когда немцы наступали на станицу, мы прятались в окопе, – начала свой рассказ Анна Григорьевна Козел. – Мама держала на руках маленького брата Сашу, который недавно родился, рядом моя младшая сестра 1940 года рождения и бабушка. Помню, как к окопу подошел здоровый, солидный такой, немец, направил на нас наган и стал кричать, чтобы мы выходили. Я вышла, бросилась к нему, повисла на руках и начала кричать: «Дяденька, не стреляйте, дяденька, не стреляйте!» Ему, видно, стало нас жалко, не тронул и побежал дальше. А кругом горели крыши, хаты… Я вернулась в окоп. Потом бабушка часто гладила меня по голове и приговаривала: «Это наша защитница, если бы не она, нас бы постреляли».
Завтракали козельцами, варили мамалай…
Жили и в войну, и после очень тяжело. Было голодно. Утром мы завтракали козельцами. Заячье ухо прикладывали на ранку – так лечились. На огороде сажали кукурузу, а после уборки бережно хранили – она была нашим спасением. Потом кочаны лузали, а дедушка Циклинский, живший по соседству, смастерил мельницу и перетирал на ней кукурузные зерна, за это мы давали ему мерную кружку крупы. Варили мамалай. Бабушку кто-то угостил кусочком старого сала. Она его носила у себя на пояске, чтобы мы не съели. Как только закипит мамалай, бабушка цепляла сало на проволочку и опускала в кашу. Запах пойдет – вытаскивала, обмывала и снова на поясок. Когда спала, держала кусочек рядом.
В 1949 году родилась сестра Катя. Мама пожила всего год и в 33 умерла. Я осталась за старшую. Есть нечего, молока не было. Не помню, откуда, но давали немного черного хлеба. Бабушка где-то раздобыла сахар. Ночью она меня будила. Я жевала хлеб с сахаром, а бабушка приговаривала: «Смотри, не проглоти». Потом заворачивали это в тряпочку, и получалась такая соска, которую давали Кате, чтобы она не плакала. Сестра, слава Богу, выжила.
Где сейчас лагерь «Колосок», было правление колхоза «Красный партизан», и его председатель Нузданов просил нас, подростков, выйти в ночную смену. Мне было 12 лет. В столовой работала кухарка, у нее были больные ноги, по ночам она варила нам галушки. Из-за них мы и соглашались. Нам сделали такие «мерки», куда входило два ведра пшеницы, и крюки с ручками, чтобы вдвоем за них брались и тянули. За колоски гоняли, даже с поля подбирать не разрешали, а нас проверяли, общупывали, чтобы мы и зернышка не взяли. Очень строго было… Да мы и не думали о том, чтобы взять. Свои «мерки» подтягивали до сортировки, где работали взрослые. И так до утра, до первых лучей, пока не засыпали прямо на зерне – мы же еще дети были, спать хотелось… А дома спали на полу, на курае. Причем ждали, когда поздно с работы приедет отец, раскладывали этот курай, сверху какую-нибудь лохматину, а на нее фуфайку и на ней спали не укрываясь: нечем было. Когда было холодно, кураем топили печку, а мы забирались на лежанку – там было тепло.
Поднять баллон сил не хватало
После смерти мамы отец взял в жены ее сестру. Ему я была неродной дочерью, тетка хотела сдать меня в детдом, уже и документы начали оформлять, а мне так не хотелось расставаться со своими. И тут вдруг приехала другая мамина сестра и забрала меня к себе, в Апшеронский район, в горы. Сама она вышла замуж за вдовца, а у него было четверо детей, но позволить отдать меня в детдом не могла. Меня быстро собрали в дорогу. Откуда-то появился маленький чемоданчик, но в него положили не вещи, а мои книги. Из вещей было одно платьице и чувяки парусиновые. Эти чувяки пошил немой сапожник, и носила я их только в школу. Вообще же ходили босиком, даже на работу. Платье тоже для школы сшили, а так бегала в стареньком, рваном. Приехали к тете, а там тоже беднота. Хлеба не видели. Ловили форель в горной речке, прямо руками, и была картошка. Дядька работал на лесопилке, но все деньги еще до получки пропивал. Там ходила в школу. Люди собрали деньги, купили мне форму и пальтишко. Народ был добрым, дружным. Так я жила там два года. А потом тетка ушла от отца, и я вернулась в Крыловскую. По дороге нас обманула женщина: украла деньги. Но мир не без добрых людей: милиционеры помогли добраться до Октябрьской, посадили на поезд. Когда ходила в седьмой класс, жила у сестры отчима Марии Захаровны Костенко.
С лета 1952 года, с 14 лет, пошла работать в колхоз телятницей на МТФ № 1 вместе с Валей Костенко. Отпаивали телят, ухаживали за ними. А в 18 лет поставили дояркой. Баллоны надо ставить на повозки, а я не могу: сил не хватает. Тогда учетчик Абаимов кричал: «Хлопцы, где вы есть? Поставьте молодычке баллоны!» И они помогали.
Потом работала телятницей, птичницей, сторожем (вот где было страшно по ночам обходы делать), а потом меня, Инну Костенко и Веру Оробей отправили учиться в город Кропоткин на счетоводов. После учебы была и учетчиком, и бухгалтером. Всего отработала 38 лет. Недотянула два года до ветерана труда, потому что заболела свекровь и мне пришлось уйти с работы.
У меня двое детей (сын и дочка), четверо внуков. Сейчас только жить и жить, все есть, а мы жили голодно и бедно…»
О. Кайдаш.