В феврале исполнится 77 лет со дня освобождения Крыловского района от немецко-фашистских захватчиков. Своими воспоминаниями о том времени поделился в письме в редакцию житель станицы Октябрьской Владимир Васильевич Ксенз:
– Я был тогда еще маленьким, но некоторые эпизоды помню хорошо. Было лето, тихий солнечный день, как вдруг перед обедом налетели немецкие самолеты. Они сбросили бомбы на дорогу, которая шла с Ростова на юг и по которой шли люди и техника. Бомбы падали не только на дорогу, но и во дворы. А потом бомбили железнодорожный вокзал, где стоял санитарный поезд с ранеными. После того, как очередную порцию бомб сбросили на элеватор, над станицей поднялся едкий черный дым, очевидно, это горело зерно. А самолеты на низкой высоте заходили вновь и вновь на станицу. Мы в это время прятались в саду, в окопах.
На следующий день в станице появились немцы: одни были на велосипедах, другие на мотоциклах. Потихоньку они обосновывались. Недалеко от нашего дома, в тени садов, поставили штаб и походную кухню. Жителей собрали возле штаба. Через переводчика комендант объявил о новом порядке и о том, что все должны беспрекословно подчиняться новой власти. В первую очередь население должно было сдать оружие, у кого оно есть. Предупредили и о том, как будут власти карать за убийство немецкого солдата.
Мама пришла с собрания испуганная. У нас было хорошее двуствольное ружье. Она замотала его в тряпье и закопала в саду. Потом перепрятала на огороде, затем бросила в пруд. Оно, наверное, где-то там до сих пор. А немцы уже шастали по дворам и огородам: рыли картошку, дергали морковь – брали все, что им было нужно.
У нас во дворе был колодец со срубом. Вода в нем была очень хорошей. К нам приходили со всей округи, а воду называли «доброй». Об этом, видимо, узнали и немцы. Ежедневно по нескольку раз в день с бочкой приезжал немецкий повар. Вручную ведрами он доставал воду из колодца, наполнял бочку и уезжал на кухню.
Еще помню такой случай. Напротив нашего дома было непаханое поле. Там пасли скот. Когда коровы вечером возвращались домой, следом приноровился ходить с фляжкой и сумочкой немецкий солдат. Заходил во двор и со словами «матка, млеко, яйка» забирал продукты, а мы оставались голодными. За нами присматривала младшая сестра мамы. Отец был на фронте, а маму гоняли на разные работы. Как-то она собрала нас и сказала, чтобы мы вечером далеко не уходили и запаслись посудой (кружками, черпаками) и были наготове. «Как только корова вернется с пастбища, я ее быстро подою, молоко вам разолью», – объяснила она. Так и сделала. Только мы успели управиться с молоком, тут как тут появился немец и дал команду: «Матка, млеко, яйка!» А тетя ему сказала, что «яйка» нет, кур мало и те не несутся – кормить нечем, а «млеко» дети уже выпили. Немец опешил, начал что-то кричать по-своему, требовал, чтобы тетя подоила корову. Та упорно отказывалась. В конце концов, он взял стул, котелок – решил подоить сам. А надо сказать, что корова у нас была своенравная и перед дойкой ей путали задние ноги, а потом путы снимали. Как только немец коснулся вымени, наша буренка его так лягнула, что он улетел на несколько метров в сторону вместе со стулом и котелком. Даже пилотка у него слетела с головы. Немец еле поднялся, что-то кричал, видимо, ругался очень на своем языке, но больше уже к нам не приходил.
Уходили фашисты зимой. Перед уходом их распределили на ночлег по домам станичников. Офицер прошел по всем хатам, а потом на ставнях проставил цифры: это означало, сколько в какой хате могло остановиться на ночлег солдат. По одному не селили, только по два-три человека. Спали они прямо на земляном полу. Деревянных тогда почти не было. Оружие поставили у изголовья, укрылись шинелями. Утром чуть свет проснулись и ушли не завтракая. А днем мы стояли у окон и наблюдали, как они не строем, как обычно, а понурым стадом брели по улице, еле волоча ноги. Шел мокрый снег с дождем, была сильная распутица. Так они и двигались по дороге, ведущей к Ростову, по той, что летом пришли в станицу…
О. Леонова.