Галина очень торопилась. Ей хотелось уйти, пока не вернулась с лекций Зиночка, пока в коридоре общежития было пусто.
«Неужели не придет?» – стучало в висках. Сегодня Галина решила сказать ему все… В аллее мелькнула мужская фигура. Это был ее Рябцев, в сером драповом пальто и пыжиковой шапке. Познакомились они полгода назад в ДК.
– Владик! Ты уже здесь? Я так торопилась… Владик…
В его глазах затаилась настороженность.
– Идем. Ты так дрожишь, озябла что ли? – они сели на скамейку. Владислав прикрыл Галину полой своего пальто, крепко обнял и стал целовать в губы, в мягкие волосы. – Ну скажи что-нибудь… Ты сегодня такая… такая…
Галину бил нервный озноб, предательски стучали зубы. Она наклонилась к его плечу и разразилась слезами. Рябцев всполошился, растерялся: женские слезы – что-то грозящее, неприятное…
– Что такое, Галчонок?
– Я давно хотела тебе сказать… у нас будет ребенок, – сквозь слезы выдохнула девушка. Рябцеву показалось, что его кто-то отшвырнул в сторону.
– Ну ты даешь! Как же это? Что же теперь? Ты хотя бы…
– Что?
– Хотя бы предупредила… заранее… Мы ведь не договаривались…
Галина поднялась, посмотрела на Рябцева сверху вниз. Влад нервничал:
– Садись… Давай поговорим. Знаешь, нам ни к чему обзаводиться этими… ползунками, подгузниками… Я бы мог посоветоваться… у меня есть знакомый врач. Подумай сама… мы молоды, нам бы погулять…
– Я… подумаю, – ответила спокойно девушка, поднялась и пошла по аллее. Рябцев догнал ее.
– Вот и хорошо! Ну зачем нам ребенок? Я тебя и так люблю…
Он еще что-то лепетал о своей любви, но девушка прибавила шагу, а Рябцев остался стоять в аллее.
В общежитии Галина застала Зиночку. Та, собираясь на свидание, вертелась у зеркала:
– О-о! Рано ты… Ну что? Сказала своему благоверному о ребенке? А он что?
По выражению Галкиного лица подруга все поняла.
– А что, он прав! Ну зачем связывать себя? Сейчас аборты не проблема. И гуляй себе дальше! – она хихикнула, и Галина услышала, как хлопнула дверь.
Оставшись одна, девушка подумала, что можно родить и оставить в роддоме. В хутор к родителям она не поедет. Стыд-то какой! Отец с матерью изо всех сил тянутся, чтобы их старшенькая в институте училась, а она! Слезы сами навернулись… Вот и Зиночка туда же — гуляй! Да нагулялась уже! А маме надо сообщить! Но как? С чего начать? Господи, она же с ума сойдет! Милая мамочка, прости! Галина вспомнила мамины ласковые руки, заплетавшие косы ей и сестренкам. Прости, мама! На письме так и остались пятнышки — высохшие слезинки. С ними и ушло письмо в хутор.
А спустя десять дней приехала мать, худенькая, загорелая. Обнялись. Так и просидели в обнимку, притихшие. И – плакали…
Но век плакать не будешь. Мать и дочь вспомнили много хорошего – и улыбнулись друг другу. Житейски мудрая мать толковала: «Родить ребеночка, дочка, не грех! Грех – бросить его в приюте за ненадобностью или, еще хуже, выбросить на помойку. И незачем убиваться! Хватит! Рожать будем! Будет ребеночек – будет и радость в жизни… А там, может, и Рябцев твой остепенится». Помолчали, каждая думала о своем, а «свое» – это был будущий ребенок.
«У меня вас шестеро, а ни о чем не жалею!» – мать с гордостью посмотрела на дочь. «Мамочка, какая же ты мудрая у меня!» – хотелось закричать Галине, но она только крепко обняла мать и поцеловала ее в морщинки. Девушка почувствовала себя сильной, уверенной, теперь ей ничего не страшно.
Т. Юпилайнен, Крыловская.